—Рустам, а расскажите о вашем детстве. Вам, как сыну такого знаменитого человека, было наверняка сложно, ведь сначала ваш отец был довольно успешным бизнесменом, а затем стал мэром, и времени у него точно было крайне мало.

Оооо, здесь я вам рассказать могу все, и о жутких попойках каждую пятницу, которые завершались бабами, после чего чудный мэр возвращался домой со следами помады на морде, и о всех пропущенных днях рождения, когда он срочно должен был уехать, и о скандалах, после которых мать в слезах проводила дни и ночи. А еще были редкие возможности увидеть папу, но все они завершались крайне приятными вещами: звонками с работы, и звонки эти были бесконечные, что отец у меня навсегда олицетворялся с одним огромным телефоном.

И несмотря ни на что, я его любил, ждал субботы как манны небесной, чтобы сходить с ним в зал. Любил засранца, хоть он этого никогда и не заслуживал, а редких встреч я ждал как чуда. Самым ярким воспоминанием был день рождения в тринадцать, когда отец присутствовал и даже создавал видимость любящей семьи. Ключевое — видимость.

—Вы знаете, детям всегда не достает внимания родителей. Единственный выход не кормить семью и сидеть дома, тогда, правда, возникают другие проблемы. Например, безденежье, — отец вставляет свои пять копеек, отчётливо понимая, что я на грани. Я же прочищаю горло и перевожу на него убийственный взгляд. Нет, врать не собираюсь, ты выслушаешь, в конце концов, никто не обещал, что я создам красивую картинку. Раз уж тут, то получите и распишитесь.

—Ага, в итоге вы купаетесь в бассейне из золотых слитков вперемешку со слезами, такое себе.

Журналистка перестает лыбиться, когда слышит в моем голосе недвусмысленный упрек. Все вокруг застывают на месте, а я продолжаю.

—Вообще быть отцом нужно иметь талант, не все удостаиваются такой чести даже имея детей, да, папочка? — делаю особенный акцент на последнем слове, улавливая изменения в пространстве. Мэр сейчас бешеный. Наполненный высшей степенью ярости, но окружающим не покажет это никогда, а вот я умело считываю его настрой, подкидывая дровишек в костер.

—Вы спрашиваете, какое детство было? Очень яркое, запоминающееся. Целая гора подарков, но полное отсутствие отца. Вот такое детство.

Молоденькая журналистка заправляет прядь рыжих волосы за ухо и смотрит с опаской то на отца, то на меня, а вот режиссер вовремя переводит на меня ещё одну камеру. Эксклюзив вы хотели? Да сколько угодно.

—Ваш отец дал вам билет в жизнь.

Аха, дал билет в жизнь? Ну да, он кормил меня баксами, это можно назвать билетом в жизнь? Если сравнивать с детьми из детдома, то вполне, но как по мне, лучше бы мой отец был порядочным человеком, а не порядочной сволочью без единого принципа за плечами.

—В самую радужную, красотка, в самую радужную. Примерно в черно-белых цветах, — ехидно скалюсь и встаю из-за стола, резко откидывая от себя стол. Стул сзади меня с грохотом переворачивается, и на меня начинают таращиться все присутствующие. Смотрите, мне насрать, я, бляха, на этот цирк с конями не подписывался.

—Рустам! — громко звучит со стороны мэра, но я лишь цокаю языком и разворачиваюсь прочь. Понятно, что этот кадр сейчас скажет всем почистить снятое, и я не окажусь на потеху публике на всеобщем обозрении сильных мира сего.

Я разворачиваюсь и показываю отцу средний палец. Лицо батеньки синеет от злости, а затем покрывается испариной.

Мне все равно. Конечно, неприятности точно еще будут меня ждать, но я абсолютно об этом не думаю, мне надо выпустить чертов пар, но мысли в голове крутятся так замысловато, что я не могу себя собрать до кучи, осознавая лишь то, что сжимаю и разжимаю кулаки, практически не дыша. Как он может вообще тему семьи поднимать? Как у него язык повернулся сказать хоть слово по этой теме. Он не имеет права даже слова «семья» произносить, не то, что снимать видосики о своей. Его семья умерла в тот день, когда он ее предал в первый раз. Все. Баста. Он не имеет, сука, никакого морального права.

Сажусь в машину и с визгом трогаюсь с места, не превышая по итогу допустимых скоростных лимитов. Меня бесит, что я просто не могу вжать педаль в пол и почувствовать старый кайф. Не берет, сука, не берет! Меня, кроме Василисы, вообще ничего больше не берет, но в таком состоянии я просто не могу к ней завалиться и потому я резко сворачиваю к знакомому спортивному клубу «Лекс», единственное место, которое когда-то давало возможность сублимировать.

Заваливаюсь внутрь, выхватывая первые попавшиеся перчатки. Мне никто и слова не скажет, я вижу знакомую фигуру у ринга. Он же, видя мое состояние, только печально качает головой, указывая на свободный ринг, и сам идет туда. Я скидываю с себя куртку, и прямо без бинтов натягиваю на руки перчатки.

Дыхание в жопе, стойка тоже, выйдя на ринг, я вижу перед собой тучную фигуру, но в лице крестного могу видеть лишь отца, а потому иду на таран. Один удар, второй, третий.

Дыхание спирает, легкие натягиваются тяжелым воздухом, а в голове пульсирует одна лишь мысль. Он ее убил. Просто взял и убил. Своими чертовыми руками.

Почему он живет, а она нет?

Словно читая мои мысли, крестный злобно гремит мне в ухо.

—Тебе так не полегчает, Рустам, пойми ты это, не полегчает! — Ваха перехватывает меня со спины и укладывает на пол, но я не сопротивляюсь, лишь пялюсь в одну точку, оседая на ринге.

—Мне вообще никогда не полегчает, — сбившимся голосом отвечаю крестному, вырываясь из захвата.

—Если ты включишь мозг и выключишь эмоции, то полегчает. Все это надо проживать, а не прятать в дальний ящик, — мужчина подходит ко мне ближе, снимает перчатки и указательным пальцем тычет в лоб. — Ты умный пацан, Рустам, не позволяй ситуации выходить из-под контроля, однажды ты уже потерял себя и чуть не загубил свою жизнь. Кому станет легче, если все закончится плохо?

—Я должен был что-то сделать, — сиплю в ответ и смотрю в глаза человека, который однажды тоже потерял все в своей жизни и понимаю, что я слабак, раз до сих пор меня так колбасит. Но как может не трогать такое? Кем надо быть?

Ваха хмурится, а затем переводит нечитаемый взгляд в стену.

—Не думай, что ты единственный, кто потерял все. И если в твоем случае это была случайность, то в моем вполне себе реальная закономерность моих действий и последствий от этих действий. Не вини сейчас никого, просто проживи эту ситуацию и отпусти. Он тоже тут не виноват и может быть, он здесь самый большой пострадавший из всех.

—Что ты, блядь, несешь сейчас?

Ваха замолкает и разбинтовывает руки, хмурясь, как будто сказал лишнего. Но я слишком часто слышу начало чего-то, о чем далеко не в курсах. И меня от этого начинает накрывать.

—Ничего. Поговори с ним сам.

—С кем с ним?

—С отцом, Рустам, о этом он должен рассказать тебе сам. И мне кажется, ты уже достаточно взрослый для этой правды, по крайней мере так ты посмотрел бы на ситуацию под другим углом.

Что тут, черт возьми, происходит?!

33. Привет из прошлого

ГЛАВА 33

ВАСИЛИСА

После ситуации в кладовке я чувствую себя не в своей тарелке. Что-то так и гложет меня, не дает успокоиться, и ведь это что-то вполне себе моя реальная проблема. Вынь да положь, посмотри на реакцию. Да вот только реакция его мне очевидна, как дважды два. Он побежит все решать, и, к моему глубочайшему сожалению, я не хочу, чтобы он это решал, потому что даже подумать страшно, какими методами может не погнушаться отчим, убирая преграду с дороги. Нет, это надо решить с людьми, которые уже однажды в этом были замешаны, вот и все. Новых свидетелей вводить не нужно, да и Рустаму мои проблемы ни к чему.

Не дай Бог всплывет, а там и отец, а там и пресса, которая растаскает новость о криминальном авторитете, замешанным с сыном мэра и его новой пассией, которая по совместительству еще и его преподаватель. Это будет вишенка на кислом тортике. Я так и вижу эти заголовки…Страшный сон.